Предисловие.
Между Россией и Чили много схожего. Схожа история сопротивления владычеству капитала, начавшаяся в 1917 у нас, и перекинувшаяся через полувековой океан на Чили. Схожи стихи русских и чилийских поэтов, в которых бурная страсть и любовь к жизни идут рука об руку со странной печалью. «Как свет далекой погасшей звезды – русская культура, которой все меньше остается сегодня в самой России – продолжает формировать новые поколения латиноамериканцев. И трудно представить себе нынешние латиноамериканские революции без гуманистического заряда русской литературы и исторического вызова капитализму, брошенного когда-то далекой евразийской страной.»(1)
Но, к сожалению, наши страны роднит и острое переживание последствий тяжелейших поражений революционных сил в борьбе против местной и транснациональной реакции. Хотя, кажется, что после двух десятилетий хунты Пиночета чилийские рабочие и студенты, стоявшие в первых рядах сторонников Альенде на рубеже 60х и 70х, уже оправились – десятки тысяч из них вновь на улицах, вновь в борьбе против капитализма. Мы же – учащиеся и трудящиеся России, Украины, Белоруссии и других бывших советских республик, до сих пор не можем оправиться от глубокого нокаута 1991 года…
Но, к сожалению, наши страны роднит и острое переживание последствий тяжелейших поражений революционных сил в борьбе против местной и транснациональной реакции. Хотя, кажется, что после двух десятилетий хунты Пиночета чилийские рабочие и студенты, стоявшие в первых рядах сторонников Альенде на рубеже 60х и 70х, уже оправились – десятки тысяч из них вновь на улицах, вновь в борьбе против капитализма. Мы же – учащиеся и трудящиеся России, Украины, Белоруссии и других бывших советских республик, до сих пор не можем оправиться от глубокого нокаута 1991 года…
Слова, сложенные в стихи, песни, признания в любви и революционные речи – это великая сила: «словом можно полки за собой повести». Действительно, строки последнего обращения к народу - героя протестующей чилийской молодёжи и их родителей - Сальвадора Альенде, звучат как великая Поэзия:
«На этом перекрестке истории я готов заплатить жизнью за доверие народа. И я с убежденностью говорю ему, что семена, которые мы заронили в сознание тысяч и тысяч чилийцев, уже нельзя полностью уничтожить.
У них есть сила, и они могут подавить вас, но социальный процесс нельзя остановить ни силой, ни преступлением.
История принадлежит нам, и ее делают народы.»(2)
Альенде не ошибся, семена, посеянные им и его товарищами за три трудных года их руководства, всходят сегодня на асфальтированных улицах Сантьяго и других чилийских городов.
Именно поэтому, капиталисты всеми силами стремятся не допустить распространения семян Культуры и Истории среди современной молодёжи.
В России климат куда более суровый. Похоже, что саженцы 17года, обогряные горячей, молодой кровью тысяч тех кто, в течении почти целого столетия, начиная от дворян- декабристов (их средний возраст составлял 27 лет), через разночинцев-народовольцев (средний возраст которых был 25,5 лет)(3), и кончая крестьянскими мальчишками -красноармейцами, по пояс в ледяной воде штурмовавших Перекоп, - гибнут от холода равнодушных сердец их современных ровесников.
Именно поэтому, мы публикуем поэму «колокола России» чилийского поэта, коммуниста, Пабло Неруды, признанного самым выдающимся представителем истории и культуры Чили, по мнению чилийских школьников, студентов и преподавателей, в ходе опроса 2008 года. (4)
Исстари колокола в России служили тревожным сигналом для сбора народа. А «колокол» Герцена «разбудил» молодое поколение второй половины 19го века к борьбе с самодержавием. Будем надеяться, что и эта поэма своим звоном, поможет стряхнуть с сердец молодых российских пролетариев ржавчину равнодушия к трагической судьбе своего класса, и воодушевит на борьбу уже с новым, капиталистическим самодержавием.
ПАБЛО НЕРУДА – «КОЛОКОЛА РОССИИ».
Однажды я брёл по безмолвной заснеженной шири,
и вот что случилось —
послушай, родная, про случай туманный:
мороз над пустынною степью
развесил ледышки своих ожерелий,
и шкура планеты блестела,
покрыв обнажённое тело России,
а я, раздвигая скелеты берёз,
в предвечерье огромном
шагаю, вдыхаю пространство
и слушаю пульс одинокого мира.
Тогда-то и взмыл
из безмолвия голос земли полуночной,
за голосом голос,
вернее, всемирное многоголосье:
глубокий басовый удар,
неумолчный металл непроглядного мрака,
поток этот медленный — голос таинственный неба.
В округлые выси
взмывал этот вызвон небесного камня
и падал во мглу водопадом серебряной скорби,
вот так я в дороге
и встретился с колоколами России,
с глубинным ознобом их звона
во тьме поднебесной.
Набаты, набаты огромной вселенной, далёкие гулы
в глухом безмятежье зимы,
что трепещет, как знамя,
как белое рваное знамя, вонзённое в Полюс.
Набаты сражений, поющие хрипло о битвах,
о крови, сожжённых домах, поражениях горьких,
а позже — о стягах победных, увенчанных светом.
И вот я сказал, обращаясь к метели, к зарницам,
к себе самому, к переулку,
где слякоть припудрена снегом:
война отступила,
похитила нашу любовь — обгоревшие кости
устлали поля на исходе безжалостной жатвы…
Ответом мне древние были набаты,
гудевшие в сумрачном свете,
как в зеркале мутном,
как в городе, канувшем в озеро, —
так колокол яростный в грозных своих перегудах
вызванивал если не месть,
то печаль обо всех бездыханных героях.
Был колокол каждый,
как ветка, ронявшая гром и напевы,
певучие всплески железа
летели к сиянью луны белоснежной,
мели омертвелые чащи,
где спящие сном беспробудным деревья
вздымали вселявшие страх неподвижные копья.
Над полночью колокол тек,
как река, уносившая корни, молитвы,
невест и могилы, солдат и святых, урожаи,
пожары, и ульи, и крики младенцев.
А с царской главы,
с одинокой короны, отлитой в тумане,
в кровавых и огненных кузницах
средневековыми мастеровыми,
слетала пыльца изумрудно-кровавого звона;
и как испаренье,
над стадом промокшим, дыханье и запах
молящихся в церкви холопов
окутали золотую корону под звон погребальный.
Но в далях за сиплыми колоколами
уже громыхают раскаты:
пожар революции ало окрасил
берёзовый саван, облитый росою,
взрывается мак,
лепестками багряными землю усыпав,
и армия молний вторгается в спящие степи.
Внемлите заре, распустившейся в небе,
как роза, и общему гимну
очнувшихся колоколов,
возвестивших Ноябрьское солнце.
Подруга моя, я — бродячий поэт,
воспевающий радость земную,
науку цветенья и хлеб на столе,
необъезженный ветер и мёд добродушный,
в напеве своём я приветствую
дом человека, жену человека, мечтаю
о том, чтобы терпкая радость
проникла в сердца всех живущих.
Я всё, что творится, вбираю,
как колокол полый, и возвращаю планете
горластыми благовестами колоколен весенних.
Прости меня, если порою набат невесёлый,
который сорвался с души моей мрачной,
колотит руками полночными
в двери пшеничного полдня — не бойся:
есть время у колокола,
есть весёлый напев, ожидающий часа,
когда голубей своих
выпустит в небо, и радость, как веер,
раскроет над миром —
всемирную громкую радость.
Набаты былого, грядущего, гулкие гроздья
из глуби людских сновидений,
набаты пожара и бури, набаты баталий и злобы,
набаты пшеницы и сельских собраний,
набаты всех свадеб на свете и мира на свете,
заплачем, набаты, запляшем, набаты,
споёмте, набаты, восславим
бессмертье любви,
это солнце, луну, океаны и землю —
осанну споём человеку!
Перевод с испанского П. Грушко
Примечания:
1 – Олег Ясинский – предисловие к книге Эдуардо Галеоно «вскрытые вены Латинской Америки» - http://www.ruso.cl/ru/node/357
2 - http://www.scepsis.ru/library/id_796.html
4 - http://www.ruso.cl/ru/2008/01/10_chilenos.html
Комментариев нет:
Отправить комментарий